«Cаша Исачев в жизни был человеком, обладающим огромным потенциалом веселой энергии, которую он умел дарить окружающим. Благодаря своей обаятельной улыбке он мог перестроить тон любой скучающей компании, а его комплименты окружающим дамам делали его центром внимания. В родной Речице он вел жизнь провинциального подростка: учился в вечерней школе, работал в РСУ каменщиком, ходил на танцплощадки. В начале 1973 года он уезжает в Питер, устраивается на работу и попадет в среду неформальной творческой молодежи, где окунается в атмосферу бурных обсуждений, споров, собраний, участвует в нескольких полуофициальных выставках, знакомится с коллекционером Георгием Михайловым, впоследствии сделавшимся собирателем и хранителем его полотен. Молодого Исачева привлекают все модернистские направления: «Я как бы разбежался, разнесся по всем течениям…» К первой полуофициальной выставке неофициальных художников Саша подготовил серию графических работ тушью в сюрреалистической манере, однако эти работы были сняты с экспозиции и показывались зрителям в отдельной папочке. Конец первой питерской «эпопеи» для него был печальным: истощенный, измученный недоеданием, недосыпанием, ненормальной жизнью нескольких месяцев, он попадает в больницу. В декабре того же года возвращается домой. С этого момента по-настоящему и начинается Исачев-художник. Основными темами сюжетных полотен Александра в 70-е годы становятся библейские ветхо- и новозаветные мотивы («Благовещенье», «Что есть истина?», «Распятие», «Снятие с креста», «Пьета»…). Кроме них, он работал над портретом, натюрмортом, пейзажем, в большинстве своем тое мифологизированными: «Моисей», «Апостол Петр», «Ной», «После потопа», «Моя земля», «Лунный пейзаж», которые он пишет в манере гладкого письма, самостоятельно разгадывая секреты нанесения на холст тончайших лессировочных слоев. Одновременно с этим выполняет заказы для церквей: иконы для речицкой церкви, роспись храма в Мозыре. Собственное бытие воспринималось Александром следующим образом: «Я долго думал над мифом, повествующим о рождении Аполлона… Почему бог, олицетворяющий искусство и творческую потенцию, родился где-то в изгнании, на каком то пустынном острове? Почему греки не окружили более достойными условиями рождение своего любимца? И понял: это – не случайно. Видимо, душе его необходимо было измучиться пустыней, истосковаться по прекрасному, по совершенству и гармонии до такой степени, чтобы оказаться способной родить все это из самое себя, превратиться в источник творческих сил… У меня тоже самое: рождение в глубинке Белоруссии, большая часть жизни в небольшом провинциальном городке – условия, в которых, казалось бы, не из чего ни родиться, ни вырасти художнику… Так и должно было быть. Творцу необходима пустыня для того, чтобы он мог начать творить свой собственный мир, родить его из своей души…». Никто и никогда не слышал от него брюзжания по поводу нехватки денег, жалоб на то, что он не может работать, на отсутствие подходящих условий и т.д. Этих проблем для него просто не существовало. «Широкая известность в нешироких кругах» – шутливо определял он свой успех на неофициальных выставках в Ленинграде. Сама собой пришла и уверенность в том, что его творчество рано или поздно получит широкое признание. При жизни ли, посмертно ли – для него было неважно. Однажды в 1981 г. с его работами захотели познакомиться члены Гомельского отделения Союза художников БССР. Они посетили небольшую квартирную экспозицию его картин, где и вынесли резюме: «Работы эти выставлять нельзя из-за неподходящих тем». Начинались сложности в период «усиленной борьбы за трудовую дисциплину» – угрожали наказать за «тунеядство», приходилось работать маляром-штукатуром. Период пристального внимания к нему со стороны властей окончился двумя, последовавшими сразу же друг за другом попаданиями в районную психиатрическую больницу. «Не срывы же заполняют основную часть моей жизни, - говорил Саша, - не это же составляет главную мою сущность…» И в самом деле, ведь не дрожащей же рукой выполнялась ювелирная прописка мельчайших деталей, наносились на холст тончайшие слои лессировочного письма…» (Со слов Сашиной жены – Натальи Исачевой)
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mmmag
Часть 1.
Date: 24 January 2010 16:18 (UTC)В родной Речице он вел жизнь провинциального подростка: учился в вечерней школе, работал в РСУ каменщиком, ходил на танцплощадки. В начале 1973 года он уезжает в Питер, устраивается на работу и попадет в среду неформальной творческой молодежи, где окунается в атмосферу бурных обсуждений, споров, собраний, участвует в нескольких полуофициальных выставках, знакомится с коллекционером Георгием Михайловым, впоследствии сделавшимся собирателем и хранителем его полотен. Молодого Исачева привлекают все модернистские направления: «Я как бы разбежался, разнесся по всем течениям…»
К первой полуофициальной выставке неофициальных художников Саша подготовил серию графических работ тушью в сюрреалистической манере, однако эти работы были сняты с экспозиции и показывались зрителям в отдельной папочке. Конец первой питерской «эпопеи» для него был печальным: истощенный, измученный недоеданием, недосыпанием, ненормальной жизнью нескольких месяцев, он попадает в больницу. В декабре того же года возвращается домой. С этого момента по-настоящему и начинается Исачев-художник. Основными темами сюжетных полотен Александра в 70-е годы становятся библейские ветхо- и новозаветные мотивы («Благовещенье», «Что есть истина?», «Распятие», «Снятие с креста», «Пьета»…). Кроме них, он работал над портретом, натюрмортом, пейзажем, в большинстве своем тое мифологизированными: «Моисей», «Апостол Петр», «Ной», «После потопа», «Моя земля», «Лунный пейзаж», которые он пишет в манере гладкого письма, самостоятельно разгадывая секреты нанесения на холст тончайших лессировочных слоев. Одновременно с этим выполняет заказы для церквей: иконы для речицкой церкви, роспись храма в Мозыре. Собственное бытие воспринималось Александром следующим образом: «Я долго думал над мифом, повествующим о рождении Аполлона… Почему бог, олицетворяющий искусство и творческую потенцию, родился где-то в изгнании, на каком то пустынном острове? Почему греки не окружили более достойными условиями рождение своего любимца? И понял: это – не случайно. Видимо, душе его необходимо было измучиться пустыней, истосковаться по прекрасному, по совершенству и гармонии до такой степени, чтобы оказаться способной родить все это из самое себя, превратиться в источник творческих сил… У меня тоже самое: рождение в глубинке Белоруссии, большая часть жизни в небольшом провинциальном городке – условия, в которых, казалось бы, не из чего ни родиться, ни вырасти художнику… Так и должно было быть. Творцу необходима пустыня для того, чтобы он мог начать творить свой собственный мир, родить его из своей души…».
Никто и никогда не слышал от него брюзжания по поводу нехватки денег, жалоб на то, что он не может работать, на отсутствие подходящих условий и т.д. Этих проблем для него просто не существовало. «Широкая известность в нешироких кругах» – шутливо определял он свой успех на неофициальных выставках в Ленинграде. Сама собой пришла и уверенность в том, что его творчество рано или поздно получит широкое признание. При жизни ли, посмертно ли – для него было неважно. Однажды в 1981 г. с его работами захотели познакомиться члены Гомельского отделения Союза художников БССР. Они посетили небольшую квартирную экспозицию его картин, где и вынесли резюме: «Работы эти выставлять нельзя из-за неподходящих тем». Начинались сложности в период «усиленной борьбы за трудовую дисциплину» – угрожали наказать за «тунеядство», приходилось работать маляром-штукатуром. Период пристального внимания к нему со стороны властей окончился двумя, последовавшими сразу же друг за другом попаданиями в районную психиатрическую больницу.
«Не срывы же заполняют основную часть моей жизни, - говорил Саша, - не это же составляет главную мою сущность…» И в самом деле, ведь не дрожащей же рукой выполнялась ювелирная прописка мельчайших деталей, наносились на холст тончайшие слои лессировочного письма…» (Со слов Сашиной жены – Натальи Исачевой)